Книга Окно в доме напротив - Кирилл Берендеев

Я продолжил чтение. Новый день, новое время – начало зимы. И новая ручка новым цветом выводит буквы знакомого почерка.

Я прочел всего две страницы и остановился. Слишком банальна, слишком проста, показалась мне причина, заставившая отца пересмотреть наметившиеся планы. Причина, будто нарочно списанная со страниц «дамских романов».

Отцу встретилась девушка…. Так сложно представить и так просто описать. Она заставила его во мгновение забыть обо всем предыдущем и начать строительство будущего заново и по иному сценарию. Кажется, этому обстоятельству, открывшимся новым возможностям, он был счастлив до безумия. Как школьник, влюбился отец в эту девушку и находил удовольствие в описании этого факта; он даже гордился им. А еще тем, что «подобные чувства человек переживает только один раз, и вот только сейчас он наступил для меня». Цитата из дневника.

А мне оставалось лишь безмолвно вопрошать у распахнутых страниц, какие чувства послужили причиной моего появления на свет? Или они тоже были «неизбывными и поразительными» – новая цитата – и тоже переживались один лишь раз?

Я не мог найти ответ; еще одна трещина пролегла меж мной и отцом, да и как быть иначе. Беспристрастный анализ, на который я, по глупости своей, надеялся, отстранившись, пытаясь понять мотивы поведения отца, оказался немыслим. В свои тридцать я все еще не влюблялся, не терял головы, не ухаживал, не признавался в своих истинных или мнимых чувствах. Их не было: ни чувств, ни желаний… а все мои отношения с прекрасным полом носили в лучшем случае, дружеский характер, сводящийся к обмену приятными услугами. Возможно, как я понимаю сейчас, наши отношения просто вязли в никчемных любезностях и условностях, и потому гасли и вырождались со временем самым естественным образом; возможно, они казались скучными и натужными моим спутницам, и те старались сами расторгнуть их, раз не в меру галантный, но вместе с тем такой робкий и нерешительный кавалер не стремится к их развитию или делает это слишком медленно, с постоянными опозданиями. Я понимал их – избранная тактика поведения утомляла и меня самого.

Но была и еще одна причина – мое чисто женское воспитание. Из-за него я с детства искал себе подруг более, нежели друзей, и так получалось, что в девичьей компании всегда слишком сходил за «своего», чтобы сверстницам моим можно было воспринимать всерьез мои попытки ухаживания, цветы и подарки, и нежные слова. Слишком свой – это почти никогда муж, скорее, хороший знакомый, с которым приятно провести время и которого несложно будет снова забыть до следующего неприятного часа или нового периода скуки. Я слишком часто был советчиком и утешителем, чтобы играть иную, более естественную для мужчины, роль.

Хотя бы ту, которую исполнял по жизни мой отец; я не знал ее, и потому не понимал, стоит ли завидовать ей. Как не понимал и многого, написанного отцом в дневнике, и оттого чувствовал себя подглядывающим сквозь мутное стекло за чужой комнатой и видящей лишь размытые образы и тени.

Девушку звали Лидия, она жила где-то неподалеку – отец не уточнил адреса, – и была года на три моложе его. Описание Лидии в дневнике не дало мне возможности составить точный ее портрет, за отсутствием фотографических снимков, сознательно убранных из квартиры. Создавая мысленный ее образ, мне приходилось полагаться на пышные метафоры и эффектные гиперболы, вовсю расточаемые отцом в адрес возлюбленной.

По всей видимости, Лидия была высока ростом, стройна, пожалуй, худощава, обладала пышной копной крашеных волос цвета блонда и бронзовой кожей от природы. Умна, начитана, за словом в карман не лезла, отец даже отметил в дневнике несколько фраз, произнесенных ею в разговоре. К этому следует добавить легкий характер, необыкновенную живость и изобретательность, а так же неутомимость во время физической близости, – качество, восхитившее моего отца особенно. Дневник, заполняемый в то время ежедневно, пестрел подобными замечаниями, едва не с первого дня их знакомства; я могу предположить, что близки они стали уже на второй-третий день.

Все свои дни отец старался проводить с Лидией, иной раз в ущерб работе. Она неохотно отпускала его от себя, видимо, желая занять его мысли и время максимально полно. Примерно через неделю после знакомства, Лидия уже окончательно переселилась к нему домой: это был незабываемый для него день. Мне пришлось перелистнуть, досадуя, две или даже три страницы, наполненные эротическими откровениями. Я же все ждал иного действия, которое просто обязано было последовать за переездом Лидии. Я искал его на страницах и нашел, почти между строк. Двумя неделями позже отец обмолвился о том, что получил «строгача» на работе за частые опоздания и прогулы. Он не придал выговору особого значения, отметив его как незаслуженное недовольство начальства.

Я отвлекся от чтения вновь: надо было готовить обед, о котором я совсем позабыл, а заодно вынести мусор. Возвращаясь с пустым ведром, у самого подъезда, встретил соседку, так же откуда-то возвращавшуюся; не воспользоваться ситуацией и не задать ей еще несколько, мучивших меня вопросов, было невозможным.

В ответ женщина обрадовано закивала, точно ожидая подобного.

– Да, Павел Андреевич давно здесь жил, – и обратив внимание на выражение моего лица, уточнила, – почти двадцать лет. – От меня не укрылось то, что она ни разу не сказала «ваш отец», говоря о своем бывшем соседе. – Вселился он как-то незаметно, почти как вы. Знаете, до него в вашей квартире свекровь моя жила, Катерина Семеновна, царствие ей небесное, так я узнала, что опустевшая после ее смерти квартирка вновь ожила, лишь когда увидела, как Павел Андреевич вещи вносит. А перед этим, почитай, десяток дней без малого прошел.

– Что же он, без всего приехал?

– Почти так. Мебели раз два и обчелся, все сумки да мешки. И при том, я бы не сказала, что он бедным человеком был, напротив. Да вы сами, должно быть, это знали, уж вам-то он… – и осеклась. Я не стал ее разочаровывать, кивнув в ответ.

– Вот видите, – продолжала она. – Что я и говорю. Он, видать, где-то высоко работал и при той власти, и при нонешней. И на совесть работал, скажу я вам: уходил-то он около семи утра, а возвращался никак не раньше восьми вечера. Субботу отдыхал, а в воскресенье хозяйничал.

– Не знаете, где работал?

– Я не спрашивала, а он сам не рассказывал. Получал прилично, я говорила уже: шутка ли, за полгода в квартире всю обстановку переменил, и видели, на какую. А у свекрови моей мебелишка была грязь грязью, прости господи. Ей, как молодой партийке при установлении Советской власти от наркомата какие-то последки царских времен достались. От прежних хозяев, словом. Так с тех пор у нее в квартире ничего и не менялось. А Павел Андреевич все на помойке пожег. После все коробки фирменные, огромадные из-под новых приобретений на улицу выносил, пока я не попросила мне отдавать, для парника на балконе.

– Он один жил?

– Да, – резко кивнув, ответила она. – Всегда один. Никого к себе не водил, точно, как в общежитии. Уж не знаю даже, были ли у него знакомства какие на стороне. Только я никого не видела. И еще говорила ему по этому поводу, мол, все один живете, Павел Андреевич, никак вы никого себе не найдете. А он не любил этих тем, похоже на то, что в молодые годы здорово обжегся. И всегда, как я ни заговорю о хозяйке в доме, непременно он на что другое разговор-то наш переводил, а то и вовсе к себе уйти спешил, будто не по себе ему становилось. Я буквально чувствовала, как от этого у него внутри будто щелкало что – тотчас менялся.